Россию ждет технологический коллапс. Как быть?

Конечно, не сразу, не в июле и не в декабре, но год за годом, в течение трех-шести лет будет нарастать цепная реакция упрощения, утраты способности делать то, что называют высокотехнологичной продукцией.

Какова, если коротко, ситуация?

Первое. Четверть века мы теряли технологии, научные школы. Теряли продукцию. В январе 2015 года мы сделали 1 (один) трамвай на всю страну. С марта упоминание о трамваях исчезло из статистических сборников. В апреле на всю страну было изготовлено 183 металлорежущих станка. В пересчете на год это 5–10% потребности.

Второе. В России довольно новое оборудование. Средний возраст машин и оборудования в России – 11,2 года (Росстат, 2013). Модернизация состоялась! Но в основном за счет импорта: сырье обменивалось на станки и оборудование, как и в 1930-е годы. Правда, в отличие от наших отцов и дедов мы не купили себе способность «производить средства производства». Доля импорта в станкостроении – более 90%, в тяжелом машиностроении – 60–80%, в электронной промышленности – 80–90% (Минпромторг, 2014).

Третье. Это значит, что способность удерживать технологический уровень экономики России, если хотя бы ориентироваться на показатели 2014 года, на 80–90% зависит от а) импорта сервисов (обслуживание, ремонт) и б) замещающих поставок из-за рубежа по мере морального и физического износа всего, что сейчас качает нефть, льет металл, рубит, вытачивает и строгает.

Четвертое. У нас сложилась модель экономики «обмена сырья на бусы». Даже с Китаем. Легкость и дешевизна приобретения оборудования (при переоцененном рубле до 2014 года) вытесняла научные школы, убивала собственные технологии, резко упрощала номенклатуру продукции. И это происходило в течение четверти века.

Пятое. Мы находимся под «технологическим бойкотом», под санкциями. Импорт машиностроительной продукции из дальнего зарубежья снижается каждый месяц. В апреле 2015 года – минус 46,5%. Есть эффект «кругов по воде». Даже потенциально возможные сделки, формально не попадающие под санкции, не заключаются: западная сторона «беспокоится». Вдруг что-то нарушишь, сам не зная того? Вдруг эта технология двойного – не только гражданского, но и военного – назначения? Вдруг она попадет в Крым? И так далее. Кому нужны эти риски?

Шестое. Где взять новое оборудование и технологии, когда Запад объявил технологические санкции? Нам говорят: в Азии, в Китае, Японии, Южной Корее. Но будут ли это технологии и оборудование первой руки? Не получим ли вторичные, третичные копии, тем самым закладывая еще большее отставание от США и ЕС? Мы аккуратно повторяем с Китаем модель взаимоотношений с Западом – сырье в обмен на продукцию с высокой добавленной стоимостью.

Да и получим ли, учитывая, что Япония и Южная Корея – под военным зонтиком США, а Китай входит в тройку крупнейших торговых партнеров США и находится с этой страной в стратегическом диалоге?

Страна собирается лететь на Марс, занимает второе место в мировом экспорте вооружений – разве это не высокотехнологичная страна? Разве не так?
И все-таки, может быть, риски технологического коллапса, превращения в «большой Иран» преувеличены? Страна по-прежнему в космосе и собирается лететь на Марс, устойчиво занимает второе место в мировом экспорте вооружений – разве это не высокотехнологичная страна, которая опирается на способность все это делать самостоятельно, своими руками, своими мозгами? Разве не так?

Давайте порассуждаем на эту болезненную тему подробнее, пользуясь всеми возможными публичными источниками информации, которые заслуживают доверия.

Зависимость от чужих технологий

Оборудование. «Станкостроение (доля импорта в потреблении, по разным оценкам, более 90%), тяжелое машиностроение (60–80%), легкая промышленность (70–90%), электронная промышленность (80–90%), фармацевтическая, медицинская промышленность (70–80%), машиностроение для пищевой промышленности (60–80%)» (Сергей Цыб, замминистра Минпромторга, http://www.rg.ru/2014/08/05/zameshenie.html «Российская газета», 05.08.2014). «Во многих стратегических отраслях промышленности доля потребления импорта оценивается на уровне более 80% и создает потенциальную угрозу как для национальной безопасности…» (Там же).

Инструмент. «Новейшее оборудование, поставляемое на предприятия ОПК (оборонно-промышленного комплекса), практически на 100% оснащено импортным твердосплавным инструментом. А инструмент – это “хлеб” промышленности» (22 октября 2014 года, заседание Комитета по станкостроительной и инструментальной промышленности Союза машиностроителей России). Импортным! Инструментом! Оборонка!

Металл. «Массовая» доля импорта металлопродукции – 8–15%. По отдельным видам – на порядок выше. «В первом полугодии 2014 года доля импортной продукции в общем объеме потребления нержавеющей стали в России выросла до 68%» (ассоциация «Спецсталь», http://www.mc.ru). «Доля импорта во внутреннем потреблении составляла в 2011–2012 годах 62–66% по горячекатаному листовому прокату; 84,4–91,6% по холоднокатаному листовому прокату и 36,2–48% по сортовому прокату» (приказ Минпромторга от 5 мая 2014 года №839).

Нержавейка. «В 2014 году потребление нержавеющей стали в России составило немногим менее 380 тысяч тонн, но из них только 114 тысяч тонн, или около 30%, пришлось на материал отечественного производства». Практически с нуля нужно создавать производство «специализированных бесшовных нержавеющих труб», «нержавеющего листового проката, прежде всего холоднокатаных рулонов»
( http://www.metalinfo.ru/ru/news/78264] Ассоциация «Спецсталь», 6 апреля 2015 года).

Такие истории можно приводить для каждой отрасли.

Великая деиндустриализация

Настоящий провал у нас в том, что называется «производством средств производства для производства средств производства». Старое доброе марксистское именование станков, оборудования, инструмента, технологий.

В мае 2015 года в великой России с ее 140-миллионным населением произведено: 167 штук металлорежущих станков (в феврале – 225), 239 штук кузнечно-прессовых машин (в феврале – 216), 526 штук деревообрабатывающих станков (в феврале – 371). Не тысяч штук, а просто штук. В 1970-х годах станки делали по двадцать с лишним тысяч штук в месяц.

Нельзя обойтись без цитаты. Потерпите, пожалуйста:

«Парк механообрабатывающего оборудования, обеспечивающий российское машиностроение, с 1990 года сократился примерно на 1 млн единиц и составляет сегодня около 1,3–1,5 млн единиц. В среднем за указанный период ежегодно из парка оборудования было выведено более 60 тысяч станков. Возраст более 50 процентов оборудования превышает 20 лет и скоро перейдет или уже перешел критическую отметку 26 лет, которая соответствует 100-процентному физическому износу оборудования… В последние годы быстро росла доля импорта во внутреннем потреблении станков и инструмента, достигающая сегодня почти 90 процентов». Это цитата из подпрограммы «Развитие отечественного станкостроения и инструментальной промышленности» на 2011–2016 годы, утвержденной постановлением правительства РФ №531 от 1 июля 2011 года.

Итак, 1,3–1,5 млн единиц, 50% оборудования – возраст больше 20 лет, ежегодно выбывает 60 тысяч станков (2011). Производство (2015) – шесть-семь тысяч станков в год. В 10 раз ниже минимальной потребности. Доля импорта – 90% (2011). Все покрывается импортом. Все это может происходить только при великой убыли заводов, людей, технологий.

Заводы, списанные в архив

Таких историй, наверное, сотни. В конце 1970-х годов на Ленинском проспекте в Москве в несвойственном ему месте стоял гордый станкостроительный завод «Красный пролетарий» и отпускал в десятки стран на экспорт продукцию с ЧПУ (числовым программным управлением) и даже роботов. Я когда-то провел на нем два месяца, и они были полны запахами масла, серебряной стружки и столовских борщей. О, эти сумрачные цехи! О, этот бывший завод братьев Бромлей! Нынче там гипермаркеты, крупнейшие в Европе.

А вот сообщение на сайте наследника братьев Бромлей – скромного ОАО «КП»: «Уважаемые партнеры! На внеочередном общем собрании акционеров ОАО “КП”, проведенном 31 января 2011 года, принято решение об исключении из основных видов деятельности Общества: разработку, изготовление, сбыт, монтаж и ремонт металлорежущего и другого производственного оборудования. Во исполнение принятого решения производство, выпуск оборудования, а также продажа комплектующих прекращены. По всем вопросам о предоставлении технической документации относительно оборудования (станков), ранее выпущенного ОАО “Красный пролетарий” (ОАО “КП”), просим Вас обращаться в Центральный архив научно-технической документации г. Москвы».

В архив. Завод – это люди, которые его создали, в нем жили, с ним проживали жизнь. Очень стыдно.

А вот на встрече промышленников с президентом во время Петербургского международного экономического форума выступает Павел Лепин, генеральный директор знаменитого Троицкого станкостроительного завода, пионера производства электрофизических и электрохимических станков, который в 2000-х годах опустел и стал выпускать закаточные машинки и ледобуры :

http://www.kremlin.ru/events/president/news/49722

Сегодня Лепин гордится тем, что завод выкуплен заново и представляет собой малый бизнес числом 70 человек по совместному производству станков с Южной Кореей и Испанией. Это успех!

Как совершить новую индустриализацию?

Ответ на этот вопрос неизвестен. В начале 1990-х годов технологический разрыв между СССР и странами Запада официально оценивался на уровне 5–10 лет, может быть, за исключением ВПК. Сегодня этот разрыв гораздо больше как раз в том, что называется «производство средств производства для…» и так далее.

Можно вложить миллиарды, можно закидать все деньгами, но вопрос не решится. Нужен опыт, складывающийся десятилетиями, технологии и средства производства мирового уровня, воспроизводимые на собственной основе.

Соколы модернизации

Ни одна модернизация в России не проходила без «контракта» с Западом. От XVII века до диктатуры пролетариата. Сталинская модернизация 1930-х годов была запущена в ход не только репрессиями и Гулагом, но и массовыми поставками из США и Германии – заводов, технологий, оборудования. Ее ключевая фигура – Альберт Кан, выдающийся американский промышленный архитектор, поставивший на поток более пятисот заводов в СССР. Было запущено массовое проектирование, массовое обучение советских инженеров, массовое копирование западной техники для производства в СССР. Контракт Кана с СССР составил $2 млрд (около $30 млрд по нынешним ценам).

Сделал он это через созданный им в Москве «Госпроектстрой» и его филиалы по всей стране. В «Госпроектстрое» работало больше сотни американских специалистов и три тысячи советских, специально обученных. Производство заводов он поставил на конвейер. Это и есть основа советской индустриализации 1930-х годов. Есть масса сведений об этой истории, она хорошо задокументирована.

Контракт Кана с СССР составил $2 млрд – около $30 млрд по нынешним ценам
Но это далеко не всё. Откуда бралась начинка заводов? В 1931 году большая часть машиностроительного экспорта из Америки, Великобритании и США шла в Советский Союз. В 1930–1931 годах США направляли в СССР от 35% до 80% экспорта по разным видам оборудования. В 1932 году не меньше 90% машиностроительного экспорта из Великобритании попадало в СССР (Antony S. Sutton. Western Technology and Soviet Economic Development. 1930–1945. Hoover Institution Press, Stanford University. 1971). Доля СССР в вывозе германских машин составляла в четвертом квартале 1931 года по машиностроению в целом – 39%, по станкам – 62% (Ежегодник внешней торговли, 1932).

В 1931 году экспорт из СССР составил 711 млн рублей. Все это – сырье. Продукты сельского хозяйства – 48%, в том числе 22,2% – хлеб. Лесоматериалы – 16%, нефтепродукты – 16,3%. Что еще? Сахар, жмыхи, консервы, железная и марганцевая руда, пушнина, спички, антиквариат, резина, обувь, ковры – этого по чуть-чуть. Даже тряпья на 2 млн рублей (Там же, стр. 94–99). Тот самый вывоз хлеба, который усугубил голод в стране.

В 1931 году импорт в СССР составил 1105,0 млн рублей. Из них средства производства – 93%, оборудование – 60,1%. Основные торговые партнеры СССР в 1931 году по импорту – США (20,9%), Германия (37,2%), Великобритания (6,6%). По экспорту – США (2,8%), Германия (16,0%), Великобритания (32,8%), Италия (4,9%), Латвия (3,4%), Франция (3,5%).

Все прозрачно, все ясно. Три самые важные для СССР страны в 1931 году – Германия, США и Великобритания.

Вот как, судя по цитате очевидца, выглядел Уралмаш в начале 1930-х годов, где общий дизайн и ряд ключевых подразделений были спроектированы американцами: «Это был один из самых лучших – внешне – заводов, которые я когда-либо видел… В первом механическом цеху… четверть мили были забиты лучшим американским, британским и германским оборудованием. Он был лучше оборудован, чем любой из цехов “Дженерал Электрик”…» (Sutton, P. 36).

Задача реальной экономики: кто осуществит прорыв?

Как осуществить прорыв в условиях «технологического бойкота»? Экономист не сможет ответить на этот вопрос.

Ведь это не денежная задача (капиталы найдутся), а «физическая» – из реальной экономики, из жизни сложнейших систем, решаемая с помощью конкретных людей, специалистов (а их все меньше и меньше с каждым годом), научных школ (а они исчезают), знаменитых институтов (а они продолжают умирать или погибать, консолидируясь), предприятий, имеющих многолетнюю историю (а их четверть века объединяли, консолидировали, упрощали, строили на их месте торговые и бизнес-центры, выпускали отверточные машины, сдавали в аренду и, наконец, физически теряли).

«Это был один из самых лучших – внешне – заводов, которые я когда-либо видел»
Как это сделать, не запасаясь концепциями и бумажными стратегиями на 50 лет вперед и не создавая бесчисленные корпорации, укрупняющие остатки того, что есть, и убивающие, может быть, самое ценное – «биологическое разнообразие» в инженерных системах, их конкуренцию друг с другом? Как это сделать при неслыханном упрощении образования, качества мышления в обществе и, значит, продуктов и технологий?

Вывод, к которому мы объективно подходим, – необходимость перезагрузки отношений с Западом при открытых окнах, дверях и всего, что угодно, на Востоке, лишь бы появилась возможность совершить собственное, российское «экономическое чудо» (https://slon.ru/posts/51980).

Конечно, такую перезагрузку необходимо осуществлять с высоко поднятыми знаменами и при полном соблюдении своих геополитических интересов. Но постепенно, шаг за шагом следует переходить к другой риторике, другой экономической политике, формирующей в России сильнейшее поле притяжения для добросовестных, прямых иностранных инвестиций, которые неизбежно принудят западных (или восточных, каких угодно) «партнеров» менять и внеэкономический вектор своего поведения

Но это была бы совсем другая экономическая и финансовая политика.

Яков Миркин. Заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН

http://mirplus.info/?p=bbs&id=3&cmd=read&ms=901330

https://slon.ru/posts/53279