«Такие глаза бывают у палачей и тиранов»

Наши околоинтеллектуальные кремлёвские пиарщики отличились в очередной раз. Мы уже видели нашего самого главного чиновника с журавлями, тиграми, амфорами, в спортзале и на льду, за рулём… Сейчас кинушку затеяли снимать, где изображать его за 12 миллионов зелёных собирается сам Ди Каприо.

Вспомнили, видимо, что Владимир Владимирович имел когда-то по службе отношение к культуре – и повели на юбилейную выставку замечательнейшего Валентина Серова. Я думаю, причины было две – во-первых, о художнике этом человеку с высшим образованием, тем более заведовавшем Домом культуры, грех не знать и накладок, как у Хрущёва с Фальком, не может быть. (Вот из его экскурсов в историю, из его пошлых, уже набивших оскомину сентенций сквозит поразительное невежество и мелкотравчатая злоба. Всё же сказывается отсутствие глубоких знаний и общей культуры. Наверное, больше налегал на физкультуру и немецкий. – Н.Н.). Во-вторых, можно показать главу государства интересующегося искусством, на фоне портретов столь обожаемых им августейших особ, и вызвать у обывателя приятные ассоциации, ещё раз подчеркнув ту подлую линию в подаче личности художника, которая была заложена организаторами выставки.

Ассоциации возникли, но не те, на которые был расчёт. Нельзя всех держать за невежественных придурков. Или они думают, что если на выставке было большое количество молодёжи, то её можно до бесконечности дезой обрабатывать? Молодые теперь стали пытливы и недоверчивы, и даже если не все ходят в библиотеки, то в интернете путешествуют все, и там можно много полезного найти для думающего человека.

Я на выставке была дважды. После первого раза ушла в раздумье – неужели пропустила, неужели не было серовских работ, посвящённых Кровавому воскресенью? Позвонила приятельнице. Та сказала, что вроде бы действительно нет. Пошла во второй раз. Осмотрела всё внимательнейшим образом, перечитала всё, что там было написано (и как написано) под портретами, в биографических справках; послушала, что вещают экскурсоводы – и появилось чувство гадливости. Они ведь из человека, которого, по отзывам современников, «многие считали своей совестью», сделали придворного живописца, любимого портретиста аристократов и богачей.

К этой публике у Валентина Александровича было отношение определённое. Был на выставке большой портрет С.М.Боткиной. Серов о ней говорил: «Так и хотел посадить, чтоб подчеркнуть одинокость этой модной кокетки, её расфуфыренность и нелепость мебели». Как вспоминал мемуарист, «он был сдержан с «богачами», с которыми никогда не сходился слишком близко». После 1905 года о портретах «высоких особ» он не мог слышать. Когда из царского дворца предложили сделать несколько портретов, телеграфировал: «В этом доме я больше не работаю».

Что бубнили экскурсоводы у портрета Николая Второго? «Художник показал человека интеллигентного, мягкого…». Послушал бы их Валентин Александрович, который о Николае Кровавом сказал: «Да, да, детские чистые, невинные добрые глаза. Такие бывают только у палачей и тиранов. Разве не видно в них расстрела 9-го января ?». Кстати, по отзывам современников, хорошо его знавшим, император был подл, двуличен, гадок. Его отличало «фантастическое лукавство и лицемерие». Как пишет мемуарист, «когда царь был с кем-нибудь из приближённых особенно любезен и ласков, это всегда было верным признаком готовившегося предательства». (Почитайте хотя бы переписку Витте и Ивана Ивановича Толстого, бывшего министром просвещения в его кабинете). Может быть, именно эти черты Николая импонируют нынешним кремлёвским обитателям?

Да, вынуждены были устроители выставки скупо сообщить, что в знак протеста против расстрела 9-го января, Серов и Поленов ушли из Академии художеств (президентом которой был великий князь Владимир Александрович, командовавший Петербургским военным округом, и соответственно, расстрелом). Но при этом экскурсоводы упорно твердили, что он только «формально командовал». Ну да, ведь нынешние «историки» из кожи вон лезут, чтоб доказать, что и Николай к этому делу был непричастен, хотя его дневники говорят об обратном. Господа, вы можете повесить вместо гневного полотна «Солдатушки, бравы ребятушки…» и безжалостных карикатур на Николая Второго портреты великих князей, портреты тяжёлого пьяницы, не отягощённого интеллектом - Александра Третьего (представляю, сколько мук душевных они доставили Валентину Александровичу! Он ведь этих господ очень не любил. Папашу последнего императора придворные за глаза звали «дворником» - почитайте оценку ему в мемуарах родителя «чёрного барона» Врангеля. Н.Н.).

Подробно, с удовольствием, под портретами предпринимателей описываются их подвиги по части благотворительности. Прямо-таки с умилением и трепетом душевным. Кремлёвская дворня уже третий десяток лет талдычат о благодетелях – благотворителях, о дельцах, толкавших Россию по пути прогресса – и конечно об успехах в приумножении капиталов. Как под портретом мамаши Саввы Морозова. Они с мужем так усердно эти самые капиталы из рабочих выжимали (за два года пять раз понижали зарплату, штрафовали и обсчитывали так, что получать было нечего), что народ взбунтовался, войсками усмиряли. Будучи председателем совета директоров, она сыну не давала никакой возможности народу помочь. Он же о её богомольстве и благотворительности отзывался весьма скептически.

В ту пору рабочий в России получал в среднем примерно 200 рублей в год (подросткам за неделю платили за 12-ти часовой рабочий день 20 копеек). Не мудрено было миллионы наваривать при такой недоплате.

Для сравнения - на содержание каждого из великих князей (а их было немало – голштинцы – Романовы семьи имели большие, достаточно посмотреть на выставке на фотографию Александра Третьего с семейством) в год выделялось 200000 рублей (кроме других источников дохода). Им в колыбели присваивали военные чины и награждали высшими орденами империи.

Крестьян тоже обдирали по полной программе. Если помещик в 1899 году платил налог с десятины 20 копеек, то крестьянин – 1 рубль 51 копейку. Между прочим, предприниматели имения тоже прикупали.

У Серова есть работы на крестьянскую тему. Его «Безлошадный» (и как только его на выставку пропустили!) всю душу вынимает – такая безысходность.

Да, были благотворители, вроде Третьякова, Мамонтова или Нечаева-Мальцева, давшего деньги на строительство музея изящных искусств в Москве, много сделавшего для своих рабочих в Гусь-Хрустальном, и жизни оставшемся почти без средств. Но это были «белые вороны».

Много больше сделали подвижники из разночинной интеллигенции, к которым принадлежали семьи Ленина и Серова, всю жизнь посвящавшие просвещению, здравоохранению, помощи народу, борьбе за его права. Это был, не в пример нынешней шпане, выдающей себя за интеллигенцию, золотой фонд нации.

На выставке много портретов милых сердцу Серова людей с прекрасными, благородными лицами, таких, как портрет его двоюродной сестры Марии Яковлевны Львовой (Симонович). Под портретом написано, что она с мужем жила во Франции, что сыновья были учёными, а один даже Нобелевским лауреатом. Но не упомянули о том, что оказался её муж во Франции не по своей воле, а потому, что задолго до революции пришлось бежать от преследований охранки – он был членом революционного кружка. Сама Мария Яковлевна, талантливая художница и скульптор, всю жизнь тосковала по России, оставила хорошие, честные воспоминания.

Под известным портретом сыновей художника устроители подробно написали, как они уехали после революции из России и окончили дни на чужбине. Но у Валентина Александровича было шесть человек детей. Четверо не уехали, а старшая дочь Ольга оставила воспоминания об отце, где вспоминает и об его отношении к событиям 1905 года, и о том, как он поссорился с Шаляпиным из-за того, что тот со всеми вместе на сцене верноподданнически стал на колени перед Николаем Вторым.

Разгром первой русской революции, страшная расправа над участниками, годы реакции – всё прошло через сердце художника, и оно не выдержало.

Выставка уже закрылась. Из-за наплыва посетителей её даже продлили на неделю. Были продлены и ежедневные часы работы. Наверное, многие, особенно те, кто способен думать, ещё раз захотят посмотреть на серовское наследие, ещё раз прочитать о нём и его времени, захотят ощутить пульс той эпохи. И они отбросят ложь, увидят неумолимость хода истории, её правду. Этого очень боится нынешняя власть. Сжатая спираль истории может распрямиться, и тем, кто примеряет старые императорские сапоги, далеко в них не уйти.

Нина Нечаева